– А Томка?
– Степаныч... – поморщился Гвоздь. – Ну ты же сам в это не веришь. Уж тут-то...
– Не верю, – сказал Мазур. – Тыкаюсь вслепую, в надежде, что вдруг в башке сложится цельная картина из этих дурацких обрывочков... Вот если бы я знал, кто меня тебе продал...
– Э, нет, – сказал Гвоздь решительно. – Это уж, прости, так секретом и останется... еще и оттого, что с э т о й стороны нет никакой угрозы. Короче. Что тебе нужно все-таки?
– Вот чего мне пока что не нужно, так это денег, – сказал Мазур, подумав. – Парочку надежных... впрочем, кто нынче при таком раскладе может быть надежным? Лучше уж парочку откровенно тупых ребят – но таких, которые будут выполнять приказы от сих и до сих, ни единого вопроса не зададут. Чем они проще и дальше от жизненных сложностей, тем лучше. Найдешь?
– Такого добра...
...Мазур слушал доклад, сидя в кабинете, в отведенных ему покоях, с распущенным узлом галстука и стаканчиком виски в руке – расположившись в вальяжно-раскованной позе немаленького босса, имеющего право руководить и строго спрашивать отчета.
Судя по поведению собеседника, ничем внешне не примечательного крепыша лет тридцати по кличке Быча, тот не был посвящен в г л у б и н н ы е сложности, искренне полагая Мазура не пленником на крючке, а значительной персоною из столиц, близкой к Папе. Особым интеллектом Быча не блистал, но излагал факты подробно и толково.
О том, что незадачливый директор магазина «Радость» не дрыхнет долгим алкогольным сном, а натуральным образом мертв, точнее говоря, лишен жизни насильственным образом, дознались даже не поздним вечером, а утром следующего дня. Валькирия Танечка, судя по ее показаниям, так и ушла домой, ничегошеньки не заподозрив – уверяла, что шеф и раньше заваливался дрыхнуть надолго, в той самой комнате, так что не стоило его будить. Ночной сторож, явившийся с концом рабочего дня, опять-таки не заподозрил, что провел ночь в компании остывшего трупа – он тоже прекрасно усвоил привычки нанимателя, заступив на вахту, лишь мельком заглянул в комнату и со спокойной совестью отправился дрыхнуть сам. Утром приехала Танечка, а сторож ушел. Лишь часов в одиннадцать дня кто-то из постоянных, особенно настырных собутыльников, жаждавший то ли общения, то ли деньжат на опохмел, энергично взялся будить мнимоспящего, стащил его с дивана... и вылетел в торговый зал, распугав воплями ранних ценителей прекрасного. Тут оно все и закрутилось – милиция, переполох, эксперты...
Насколько можно было судить по предварительным наметкам, следствие пребывало в тупике. Посетителей у покойного бывало множество, и они четко делились на две категории – собутыльники и серьезные клиенты. Первые были столь многочисленны, экстравагантны и непредсказуемы, а вторые столь респектабельны, богаты и влиятельны, что у любого следака, по твердому убеждению Бычи, «мозги завернутся за извилины». Добытая неисповедимыми путями информация о состоянии дел особыми открытиями не блистала и приливами энергии не отмечена – пока что допросили лишь Танечку и сторожа, оставив обоих на свободе, и занимались главным образом тем, что кропотливо составляли список всех, имевших доступ в служебные помещения, одновременно прикидывая, на кого можно и постучать кулаком по столу, а кого вообще не следует замечать, чтобы не связываться лишний раз со взводом высокооплачиваемых адвокатов или с собственным высоким начальством...
Мастера кисти и резца тем временем приложили все силы, чтобы шакалы пера и телекамеры о происшедшем не узнали, похоже, им это удалось – бродили лишь туманные слухи, будто с Задуреевым «что-то стряслось», и не более того. О смерти, тем более насильственной, ловцы сенсаций еще не дознались. Большинство полагало, что Семен свет Климентьевич отправился лечиться от белой горячки, что с ним случалось в среднем пару раз в квартал.
– Ну, а у тебя самого есть соображения? – спросил Мазур без особой надежды.
Крепыш откровенно почесал в затылке:
– Да кто его знает... Там, говорят, был такой шалман, что и не удивительно... Художнички, музыканты, вообще непонятно кто, лишь бы с пузырем... Человечишка был насквозь несерьезный, за что его мочканули, и не поймешь...
– Однако ж ухитрились и мочкануть грамотно, и незаметно смыться, а? – сказал Мазур.
– Ну, повернулось так по счастливому случаю... Он эту ляльку, Танечку, постоянно порывался трахнуть. Может, ей надоело? Взяла, пожаловалась своему парню, и тот... урегулировал?
– А что, есть такой парень на горизонте? – спросил Мазур незамедлительно.
– Черт его знает...
– Это не ответ, милый, – сказал Мазур уверенно. – Ты уж постарайся выяснить все точно. Где живет, с кем живет, чем дышит... Ясно?
– Ага. Займусь. Еще что-нибудь?
– Минут через пятнадцать приготовь машину, – сказал Мазур. – Покрутишь меня по городу, постараешься сбить возможные хвосты, ежели таковые обнаружатся... Сумеешь?
Крепыш оживился:
– Что-что, а это... В лучшем виде, шеф.
Судя по его воодушевленному лицу, с баранкой он управлялся гораздо ловчее, нежели с решением головоломок. Ну что ж, сейчас такой и нужен...
Проводив нежданного подчиненного, Мазур взглянул на часы и побыстрее включил телевизор, сверившись с программой, выбрал местный канал, где как раз наступало время криминальных новостей.
Излишне уточнять, что о сегодняшнем и н ц и д е н т е на берегу реки виртуозы голубого экрана не дознались вовсе. Не было никакого инцидента – поскольку никто не ставил в известность доблестные правоохранительные органы, а трупы волшебным образом улетучились и с речного берега, и с горушки, чтобы, надо полагать, столь же загадочным для непосвященных манером быть похороненными сугубо ч а с т н ы м образом...